Ховард отчаянно соображал. Что этому гаду от меня нужно? Где Дорис – мертва? Этот сумасшедший хочет свалить ее убийство на меня? Тогда дела плохи. Или же он планирует меня покалечить? Или убить?
– Что вам нужно? – спросил он.
– Нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал, Ховард.
– Что же именно?
– Хочу, чтобы ты подумал о своем положении. И, подумав, принял меры.
– Меры?
– Да, Ховард. Ты знаешь, что это такое – принимать меры. Ты собирался принять меры два дня назад, перед тем, как покинуть свое уютное жилище в Лонг Айленде. Но ты отложил принятие мер до своего возвращения. Многих людей предстояло уволить. Тебя попросили составить список. Ты составил. Перестарался. Тебе нужно было уволить две дюжины человек. А ты собрал почти сто имен. Людей с таким рвением любит начальство, но не любят подчиненные. Знаешь ведь – умаслить одних означает обидеть других. Всегда получается так-на-так, Ховард. Возможно, тебе об этом известно.
– Конечно, – храбро ответил Ховард. – По другому не бывает.
– Правильно. В ходе своей в некотором смысле удачной карьеры ты пользовался тем, что люди, которых ты раздражал, были овечки трусливые. Большинство людей овечки, и возражают только тогда, когда им гарантированна личная безопасность. Согласен?
– Э … Да, в общем, – сказал Ховард, – это так.
– Это хорошо. Мне приятно, что ты так думаешь.
– Да. И что же?
– В инвестиционной индустрии нет сорвиголов, это понятно, – продолжал Ладлоу. – Их отсеивают на интервью.
Ховард поерзал на кровати – голый, с руками в наручниках за спиной. Что нужно этому негодяю? Вроде бы он говорит, как человек … э … разумный. Надо постараться выпутаться с помощью рассуждений. Уговорить.
– Сорвиголовы непредсказуемы, – сказал он.
– Верно, – подтвердил Ладлоу, кивая.
– И нерациональны.
– Я бы на твоем месте не торопился с выводами, Ховард. Я-то как раз – не сорвиголова. Я никогда не теряю самообладания. Мне нравится контролировать собственные эмоции. Когда я понял, что мое имя – в твоем списке, я рассудил…
– Ваше имя!
– Мое имя, Ховард. Не бойся, список я уничтожил, чтобы облегчить тебе совесть. Тот, кто займет твое место, составит новый список, конечно же, но это к делу отношения не имеет. Твоего списка больше нет.
– Как же вам это удалось? – спросил Ховард.
На самом деле ему было неинтересно, но он решил, что проявление участия сделает парня дружелюбнее по отношению к нему.
– Я иногда остаюсь в конторе после работы. Просто чтобы знать, что происходит. Такое у меня хобби. Люблю просвещение. Захожу в разные кабинеты, читаю чужие письма, включая электронные, слушаю телефонные сообщения – просвещаюсь. Это гораздо практичнее, чем курсы. На курсах тебя учат, как должно быть. В кабинете начальника, копаясь в документах, узнаешь, как оно на самом деле. Одним уничтожением списка я бы тебя не остановил, ты бы написал другой. Пришлось составить что-то вроде досье на тебя. Хороший инспектор был бы мне благодарен. Финансовые приключения Ховарда, анализ фондового мошенничества.
– Вы здесь, чтобы меня шантажировать?
– Нет, Ховард. Для шантажа у меня слишком много материала, это был бы перебор. … Жена твоя знает, что ты здесь с Дорис.
– Моя жена?
Ховарду было сейчас не до пустяков. Нужно было выжить. То есть, разыгрывать беспокойство: жена знает.
– Я ей позвонил, – сказал числившийся в списке. – Я не назвал себя, как ты понимаешь. Но ей-то как раз, в отличие от инспекторов и прокуроров, доказательства не нужны, а только лишь информация. Возможно тебя ожидает скандальный развод, Ховард. Ты потеряешь все – дом, деньги, детей – словом, все. И работу свою тоже.
– О … – Ховард нарушил Третью Заповедь, в тайне чувствуя облегчение. Он не умрет. Остальное несущественно.
– Ничего не могу с этим сделать, поздно, – сказал Ладлоу, – и именно поэтому шантажировать тебя было бы глупо. Слишком много грязи накопал. Но подожди, дальше – хуже.
– Как может быть хуже? – спросил Ховард, отчаянно надеясь, что ничего хуже огласки и позора этот гад не имеет в виду. Тюрьма – ничего, пройдем и тюрьму, но если тюремный срок не грозит – он просто остался бы в Вегасе, и пошел бы на курсы крупье. Или мыл бы полы в овощном магазине.
– Завтра тебя начнет искать полиция. В связи с изнасилованием.
– Меня? Это смешно. Кто вы такой?
– Зовут меня Ладлоу. Слушай. Копы приедут и тебя арестуют. И посадят. Под залог не отпустят – да никто и не заплатил бы за тебя.
– Я никого не насиловал!
– Неправда, Ховард. И, будто насилия тебе было мало, ты свою жертву еще и убил потом! Ты жесток, Ховард. Ты просто дикарь. Тебе дадут пожизненное, и правильно сделают. Сожалею. Взглянуть не желаешь ли?
– На что? – спросил Ховард. Холодный пот тек у него по спине.
– Иди глянь, – сказал Ладлоу. – Вставай, вставай. Иди к ванной. Ну же.
И Ховард пошел к ванной. На дрожащих ногах, до двери. Ладлоу открыл ее и включил свет. С истерическим приливом мужественности, характерным для трусов, Ховард заглянул в ванную. То, что он увидел, было чудовищно.
– Это вы ее так … – сказал он.
– Нет, Ховард. Ты. Меня здесь нет. Я в Нью-Йорке, смотрю телевизор в моей скромной квартире на Верхнем Вест Сайде. С работой нынче плохо, мне нельзя потерять работу. Знаешь, сколько я плачу за квартиру? Половину зарплаты, даже больше. Тебе не понять. У меня такая милая квартира на Семьдесят Четвертой. В районе Верди Сквера. Дом раньше был особняк … снаружи портик … Моя квартира – бывшая библиотека. Овальная гостиная, и настоящий, работающий камин. Очень высокие потолки. Люблю свою квартиру. И место людное. Выходишь – а кругом люди. Это мне тоже нравится. Тебе не понять.