Роджер не слушал. У Барри Уайнстайна был успокаивающий, бархатный голос, который было приятно слышать, а сами слова большого значения не имели.
В иную ночь бесконечная река красных и оранжевых огней на Лонгайлендском Экспресс-Шоссе не произвела бы на Гейл большого впечатления, но, расстроенная изначально, теперь она расстроилась еще пуще. Назначивший ей свидание мужчина не явился, а когда она попыталась развлечь себя сама, несколько курящих у входа яппи, чей шумный, Голливудом воспетый псевдо-урбанизм так раздражает провинциалов и так забавляет горожан, унизили ее, предположив вслух, что ей нужно записаться к приличному парикмахеру и купить себе менее глупо выглядящий наряд, прежде чем украшать заведение У Жевера своим присутствием. Она все равно зашла внутрь, и бармен выдал ей полный спектр холодных барменских взглядов, ответов сквозь зубы, и долгих отлучек. После этого она решила не ужинать в одиночестве, боясь, что ее унизят еще больше.
Она была несчастна в любви (как она выражалась); иными словами, ей не везло с мужским полом. Проблема достаточно распространена и хорошо исследована романистами; и существует на эту тему по крайней мере одна опера, «Мадама Баттерфляй». Гейл это не утешило. Оперу она слышала только один раз, и совпадения с ее собственной судьбой остались ею незамеченными, замаскированные японским происхождением героини. Трудно сравнивать себя с японкой.
Движение на шоссе редеть и ускоряться не собиралось. Возможно, где-то впереди случилась авария. Гейл включила радио и прослушала песню о девушке по имени Бейби, в которую певец был влюблен и подчеркивал это яростным дребезжанием электрогитарных септ-аккордов между куплетом и припевом. Бейби была знаменитая девушка. Ни одной девушке в истории не посвятили столько песен. Помимо этого, она очевидно открыла какое-то молодильное зелье, ибо, вот, ей, девушке по имени Бейби, поклонялось уже четвертое подряд поколение мужчин, а может и пятое. Следующая песня повествовала о женщине, чей голос автор хотел слышать по телефону непрерывно и всегда.
К моменту начала третьей песни пробка рассосалась, позволив Гейл быстро перебраться по перемычке на парковое шоссе Гранд Сентрал, широкое и свободное. За пять минут она добралась до Южноштатного Шоссе и снова вынуждена была снизить скорость – здесь была такая же пробка, как на Лонгайлендском. Седьмая песня была о невозможности для певца пережить тот факт, что женщина, им любимая, слишком красива.
Доехав до своего выхода с шоссе, Гейл с большим трудом переместилась в нужную ей полосу, поскольку водители на этой полосе не желали ее пропускать, справедливо считая, что никакой выгоды им это не принесет. Опустив стекла, они ругали Гейл последними словами, и она ругала их в ответ. Бог Мещанских Приличий, хоть и языческий, был тем не менее очень могуществен. Гейл была бы шокирована, если бы услышала такие слова на сборище или вечеринке, особенно, почему-то, если бы на вечеринке присутствовали пожилые люди, вне зависимости от их былых профессий и теперешних взглядов на мир.
Бог Мещанских Приличий, прилежной прихожанкой храма которого Гейл состояла с тех пор, как себя помнила, несколько десятилетий назад распорядился, чтобы граждане, считающие себя просвещенными и современными, не верили в Создателя. Результаты были – где как. Вера такая же неотъемлемая составная сущности человека, как порок. Людям нужно во что-то верить. Сперва попробовали верить в Демократию, но Демократия – неудачный объект веры, поскольку никто толком не знает, какие у нее цели. Попробовали экономику и психоанализ. Окружающая среда тоже была заявлена в список кандидатов, но вскоре потеряла популярность, поскольку некоторые признаки ее разрушения указывали, невежливо и нечутко, на владельцев автомобилей как основных виновников, вместо того, чтобы указывать на что-нибудь абстрактное и всех устраивающее.
Система верований Гейл включала различные, часто противоречащие друг другу концепции и обрывки пригородных традиций. Например, она верила, что Президент, представитель Республиканской Партии – дурак и подонок, и что выходец из Демократической Партии был бы лучше (она не смогла бы объяснить почему); что меньшинствам пора наконец дать их права (она не знала толком, что это за права; смутно предполагала, что это как-то связано с выездом из грязных и преступных трущоб в более удобные для проживания районы, хотя и не в ее район, конечно); что Моцарт был итальянский артист по классической музыке; что, в отличие от некоторых европейских государств (она не знала точно, каких именно) Америка является очень богатой, но малокультурной страной; и что сумма алиментов, поступающая на ее счет от бывшего мужа, недостаточна и ее следует увеличить во имя вселенской справедливости. Бога нет, поскольку Его существование не приносит Гейл никакой пользы. Если бы Он действительно существовал, он бы давно уже сделал ее счастливой. Поскольку она заслуживает счастья. Вместо счастья ей приходится терпеть унижения, вроде сегодняшнего, психологические травмы, а недавно был этот гад Лерой – до сих пор обидно. Это несправедливо! Хуже не бывает.
За три квартала от дома Гейл поняла, что бывает. Когда она притормозила у стоп-сигнала, чья-то рука протянулась с заднего сидения и схватила ее за волосы на затылке. Другая рука прижала дуло револьвера к ее челюсти. Хриплый голос произнес с иностранным акцентом: