– Куда?
– Сюрпризы любишь?
– Смотря какие.
– Приятные.
– Присяжные еще не решили, что в твоем понимании является приятным сюрпризом.
– Тебе понравится. Обещаю.
Они вернулись на Сите и спустились в метро, откуда поезд, следующий в направлении Глиньянкура, довез их до Рю Луи Бланк. Перед тем, как войти в метро, Лерой купил в киоске копию газеты «Ле Фигаро» и большую часть пути был поглощен новостями, хмыкая саркастически и отказываясь объяснять, что его так забавляет в газете.
Неужели это любовь, думала она. Неужели любовь так выглядит, и такими ощущениями сопровождается? Странно как. А может я просто увлечена. Она попыталась представить себе Винса. В чисто физическом смысле их нельзя было даже сравнить. Тело у Винса было – не греческий бог, но лучше. Две часто конфликтующие расы смешались в Винсе идеально, отбросив все возможные несуразности и оставив только самые лучшие качества. Лерой же выглядел кряжистым и негибким. И лицо его – бесстрастное, грубоватое, с неровными чертами … и даже жестокое … иногда … нос сломан и грубо, без изящества, починен, возможно не один раз … глаза не улыбаются … походка вперевалочку, как у матроса … А что с другими … хмм … свойствами? Винс – приветливый … страстный … застенчивый … добрый мишка … которого приятно обнимать … и любить … Лерой – капризный, ненадежный, ветреный, упрямый, и совершенно недвусмысленно злонамеренный. Не собственно олицетворение зла, но … хотя, наверное, и олицетворение зла тоже – безжалостен. Теперешнее его проявление расположения – скорее всего просто каприз. В любую минуту все может измениться. Связь? Какая между ней и Лероем может быть связь? Оставьте, пожалуйста! Лерой – эгоистичное животное, думающее только о себе. К тому же, очевидно, пьяница. Сам говорил. Взрывной характер. То, что он взял ее с собой в Париж, не имеет отношения к ее безопасности … Или имеет? Ведь стреляли же в нее! Странный человек. И страшный. Наверное я все-таки влюблена, решила она, иначе я бы была перепугана до смерти, зная, что моя … жизнь … зависит теперь полностью от этого дикого агрессивного чудовища, чье место – в доисторической пещере, где он мог бы рычать в свое удовольствие на восьмерых дрожащих от ужаса наложниц и выходить только чтобы отобрать у охотников убитого ночью мамонта, испиздив соплеменников по одиночке или всех сразу. Гвен, дорогая моя, сказала она себе, ты нынче в такой опасности, что следовало бы, вообще-то, залезть в какую-нибудь дыру потемнее и выждать длительное время, чтобы всё успокоилось. А только нет в цивилизованном мире тайных дыр, в которые можно было бы залезть без функционирующей кредитки.
Улица Луи Бланк находилась в одном квартале от Канала Сен Мартен. На углу помещался отель-развалюха, а на самой улице – прачечная, кафе, забитое до отказа пролетарского типа местными завсегдатаями, и шеренга больших зданий второй половины девятнадцатого столетия. Не будь здесь крутого подъема, улицу эту было бы не отличить от улиц в районе Мэдисон Сквера. Ну разве что двери отличались – из полированного дерева, с бронзовыми кольцами вместо ручек и электронными панелями на дверных рамах. Лерой остановился возле одной такой двери и набрал на панели код. К удивлению Гвен, щелкнул замок, и дверь отворилась. Лерой левой бровью указал Гвен, что ей следует заходить внутрь, и только потом делиться с ним мыслями и сомнениями по этому поводу.
Спиральная лестница с асимметричными площадками привела их на третий этаж, с четырьмя дверями квартир. Лерой что-то вставил в замок одной из дверей.
– Не хочу вмешиваться, но – что мы здесь делаем? – спросила она шепотом, с опаской.
Раздраженный его рык дал ей понять, что она должна оставить его в покое хоть на минуту. Вскоре замок поддался лероеву ковырянию и дверь отворилась.
Он зажег свет. Помещение – типа нью-йоркской студии, плюс обязательные французские окна от пола до потолка. У окон на полу матрас. Несколько деревянных и алюминиевых мольбертов тут и там, а также много холстов на подрамниках, некоторые свежезагрунтованные, иные – с изображениями, относительно реалистическими, маслом. Четыре холста изображали одного и того же молодого, приятной наружности блондина с весьма неглупыми глазами. Лерой тронул один холст пальцем. Мокрая краска. Он вытер палец о штанину.
– Тупая пизда, – пробормотал он.
– Что? Кто?
– Не ты.
Он прошел прямо в кухню и распахнул там холодильник.
– Ага! – сказал он. – Жратва!
– Чья это квартира? – спросила Гвен.
Он проигнорировал вопрос.
– Эй! – сказала Гвен.
– Не так громко, пожалуйста. Если хочешь знать, квартира принадлежит женщине, с которой я когда-то был знаком. Она теперь торчит на ферме в Бретани, владение ее родителей. Надеюсь, проторчит там достаточно долго, чтобы мы с тобой не искали себе в Париже другого жилья в данный приезд.
– А как это … с этической точки зрения?
– Что ты имеешь в виду?
– Или же … Может, это не очень легально?
– Мы уж совершили с тобой в этом городе достаточно нелегального, чтобы нас можно было запереть лет на десять без права выхода на поруки. Просто доверься мне, хорошо? Пожалуйста.
Он перенес содержимое холодильника на шаткий кухонный столик. Складные стулья сделаны были из полированного некрашеного светлого дерева – недавно мода на такую мебель вернулась во все столицы мира.
– Колбаса неплохая, – заметил Лерой. – Помидоры так себе. Сельдерей … – он понюхал сельдерей, – вроде ничего. Придется сегодня обойтись без хлеба. Посмотрим … О!